Дэвид Джейсон – режиссер и лучший друг старшего внука Бастера Китона, Джима Толмаджа, с которым они познакомились в школе «Линкольн-Джуниор» в 1956 году. Со временем Дэвид сблизился не только с родителями Джима, Джеймсом и Барбарой Толмадж, но и с бабушкой Натали, в чьем пляжном домике в Санта-Монике мальчики частенько оставались на ночь, и дедушкой Бастером, ставшим строгим критиком любительских фильмов, которые Джим, Дэвид и еще один их приятель, Билл, снимали во времена старшей школы и колледжа. Администрации паблика удалось пообщаться и даже подружиться с бесконечно обаятельным Дэвидом, который рассказал немало интересного о своей удивительной юности, дружбе с Джимом, его семье и творчестве его великого деда.

Сердечное спасибо Наталье Васильевой за помощь в переводе.

С Джимом мы были больше, чем братья, и оставались лучшими друзьями до самой его смерти в 2006 году. Я до сих пор каждый день скучаю о нем. Он был чудесным, жизнерадостным человеком, и мы очень любили и всегда поддерживали друг друга. Правда, ему нравилось изображать из себя важную шишку, из-за чего он заработал прозвище "Король Джеймс" и кое-кому не нравился, но такие люди просто не понимали, что это была роль, которую он играл и которую нельзя было воспринимать всерьез.

Отец Джима, старший сын Бастера, Джеймс Толмадж-старший (он должен был быть Джозефом Китоном-младшим, но его мать, Натали, сменила его имя и фамилию сыновей на Толмадж) был главой отдела рекламы в «20th Century Fox». Больше с шоу-бизнесом он никак не соприкасался. Его это все не интересовало, и он наотрез отказывался хоть как-то помочь Джиму туда пробиться, потому что ненавидел это дело – для него всё там было чепухой и фальшивкой. Он видел, как индустрия относится к людям, и, конечно, как обращались с его отцом, когда тот перешел на MGM, поэтому я спрашиваю себя, не этим ли было вызвано такое нежелание. На самом деле он был не плохим, а просто упрямым (как, вероятно, и сам Бастер), и уверенным в своей правоте – если у него уже сложилось какое-то мнение, вы бы не заставили его передумать.

Многие из этих поездок проходили во время выходных на День Благодарения в конце ноября, и мама Толмадж всегда накрывала там изысканные банкеты по этому поводу. Как она это делала - выше моего понимания, поскольку мы всегда забирались к черту на кулички. Она была удивительной женщиной, красивой и общительной, и вся семья была очень веселой. Папа коллекционировал оружие, особенно историческое огнестрельное оружие 19-го века. В конце концов он уволился из «20th Century Fox» и устроился работать в оружейный магазин. Еще он любил реставрировать антикварные автомобили (на нескольких из них мне довелось покататься) и варил домашнее пиво в подвале их дома в Санта-Монике. Однажды, когда мама и папа Толмаджи надолго уехали в отпуск, Джим устроил дома вечеринку, которая длилась целый месяц. Когда они вернулись, на заднем крыльце, вокруг бассейна и у задней стены дома была целая коллекция пустых бутылок, а узкая дорожка из них вилась от крыльца к воротам по аллее. Папа был весьма впечатлен.

В школьные времена наша компания частенько посещала пляжный дом бабушки Джима Натали в Санта-Монике, чтобы навестить ее и выпить с ней пива (она предпочитала "Хайнекен"). Когда я её знал, она была заядлой пьяницей. Бабушка Натали была тем еще персонажем, и очень мне нравилась. Она всегда была дружелюбна с "детьми", которые приходили к ней домой; иногда мы устраивали там вечеринки, и ей это было действительно по душе. После окончания футбольного сезона мы перестали к ней ходить, и когда Джим через некоторое время пришел туда, чтобы заплатить за нее налоги, она спросила его: "Где дети?" Джим сказал, что, как ему кажется, мы к ней слишком зачастили, а она сказала: "Нет, нет, нет!" Она любила, когда мы были рядом, так что мы проводили там много времени. Наверное, она была очень одинока.

Бабушка Натали рассказывала о былых временах. У нее была фотография с Говардом Хьюзом, который, по ее словам, когда-то делал ей предложение, но она ему отказала. На их совместной фотографии он казался человеком средних лет, а она была немного старше, может быть, это были 40-е, а может быть, и 50-е годы. Еще у нее была фотография с Джоном Уэйном (хотя я не думаю, чтобы он когда-либо делал ей предложение). Она любила популярную музыку, гремевшую в Америке в начале 60-х годов, и фактически познакомила меня с Джоан Баэз, которая в 60-х и 70-х была известной фолк-певицей. Ещё бабушка Натали была художницей. Джим до самой своей смерти хранил написанный ей замечательный морской пейзаж: поднимающаяся волна, которая вот-вот обрушится. Картина была выполнена маслом, и нарисованная вода была абсолютно прозрачной. Эта картина бабушки Натали была очень хороша, и Джим ей по-настоящему дорожил.

Дом бабушки Натали был двухэтажный, в испанском стиле. Наверху было три спальни, и там жили трое друзей: я, Джим и Билл Хант, у каждого из нас была своя комната. Я хотел комнату с видом на океан, и получил её только потому, что Джим, как внук, желания которого были в приоритете, выбрал другую, так как в ней стояла кровать с балдахином, и он решил, что это по-королевски. Так что я получил комнату с видом на океан, которую и хотел. Там было здорово – если подойти к окну, то можно было увидеть оттуда побережье Калифорнии, проследить за огнями вдоль шоссе. 60 лет назад ещё не было такого городского освещения, так что ночью были хорошо видны звезды и лунный свет, и когда я засыпал, то слышал шепот волн.

В последние годы жизни бабушка Натали была, можно сказать, полуинвалидом и не могла подниматься и спускаться по лестнице (Норму и Натали с возрастом поразил тяжёлый артрит – прим. ред.). Она рассказывала истории о некоторых своих приключениях в юности и приговаривала: "Ох, ну что ж, теперь я хожу с тростью – это мое наказание! Так мне и надо." Не знаю, делала ли бабушка Натали когда-либо что-то по-настоящему "возмутительное", во всяком случае, по голливудским стандартам. Она намекала на одну или две (или три) интрижки, или как во время сухого закона она участвовала (вместе со своими сестрами) в контрабанде алкоголя… для собственного пользования, конечно. Мы всегда притворялись шокированными и ахали: "Бабушка!", чтобы она посмеялась над этим. У нее было чувство юмора, как и у всех сестер Толмадж. В конце концов она попала в дом престарелых, где ей приходилось просить кого-нибудь тайком пронести ей алкоголь. Видеть ее там было душераздирающе. Она говорила: "Что ж, похоже, я умру в этом доме". Но она была очень больна, так что не думаю, что могла бы как-то изменить ход событий.

Бастер в жизни не сказал о ней ничего плохого. По словам папы Толмаджа, он никогда не слышал, чтобы Бастер говорил что-то плохое о ней (или о ком-то еще). Но Натали относилась к нему очень негативно. Она вообще никогда не говорила о Бастере, но, если бы вы упомянули при ней его имя, она стала бы бормотать себе под нос: "That BAST-ard!" ("Этот ублюдок!"). Джим обычно делал так просто для того, чтобы её помучить. Отчасти она так нравилась мне именно поэтому – люблю находиться среди странных людей.

Когда мы с Джимом учились в старших классах школы и колледже, то снимали любительские фильмы и ходили показывать их его дедушке Бастеру, чтобы он давал свои комментарии. У него был довольно симпатичный дом в Вудланд-Хиллз, который в те дни был сельской местностью, и большой земельный участок, окруженный кукурузными полями. Они были не его, а соседские, но когда мы с Джимом туда приходили, то перелезали через забор и браконьерствовали. Рядом с гостиной в доме было что–то вроде личного кабинета – именно там он обычно сидел и смотрел телевизор (однажды я видел, как он смотрел «Отца-холостяка» - и смеялся!).

Бастер был снова женат, когда я с ним познакомился. Очевидно, он был просто без ума от своей жены, а она была без ума от него. Она была изрядно его моложе, но они просто обожали друг друга, и им было очень комфортно вместе. Еще у них был гигантский сенбернар Элмер – если ты оказывался рядом, когда он вилял хвостом, это было все равно, что получить удар по голени бейсбольной битой. Потом Элмер умер, Бастер завел другого сенбернара – назвал его так же. Эти гигантские собаки были очень дружелюбными.

Бастер был настоящим новатором и любил всякие технические штуки, обожал гаджеты, и, конечно, сходил с ума по поездам. У него был бассейн на заднем дворе и бар на открытом воздухе, и от бара к бассейну шла миниатюрная железная дорога, которая делала вокруг бассейна петлю и возвращалась обратно. Когда в доме собиралась вечеринка, он угощал людей таким способом – закидывал напитки в поезд и отправлял к столу. Увы, мне так и не довелось побывать ни на одном из его знаменитых барбекю – мои с Джимом визиты были своего рода экспромтом.

Зато мне довелось подержать в руках почетный "Оскар", который Бастер получил как достижение всей жизни – он был такой тяжелый! Еще я примерял одну из его плоских шляп, в которой была прожжена дырка – я был слишком застенчив, чтобы спросить у него, как это случилось. За эти годы у него, наверное, были десятки таких шляп. Еще у меня до сих пор стоит старинный фонограф Бастера, "Викторола". "Регулятор громкости" на нем – пара дверей, которые открываются и закрываются для ее увеличения и уменьшения. Он исправно работал до тех пор, пока я не одолжил его для одной постановки, но, наверное, его все ещё можно починить. Его мне подарил Джим – я так и не сумел догнать его в щедрости.

Четыре наших фильма, которые мы показывали Бастеру, были сняты на 8-мм пленку. Дедушка Бастер смотрел их все у себя дома и предлагал свои замечания и критику. В те дни не существовало "киношкол" как таковых, но я думаю, что благодаря ему и его творчеству мы узнали гораздо больше, чем могли бы выучить в каком-нибудь университете! Нашу кинокомпанию мы назвали "JASUNTAL" в честь Джейсона, Ханта и Толмаджа – как раз тогда я и занялся режиссурой. В самом начале мы все вместе были и продюсерами (то есть, делили расходы), и сценаристами, и режиссерами, а в титрах использовали наши вторые имена, так что получился "Филип Деннис Коннор" (кстати, второе имя Джима, Коннор, было комбинацией его двоюродных бабушек Констанс и Нормы Толмадж). Но чем дальше мы снимали свои "полнометражки", тем больше каждый определялся в своей работе: Джим, будучи человеком из более состоятельной семьи, обеспечивал большую часть бюджета, Билл Хант занимался актерством (нас с Джимом это привлекало меньше), а я увлекся постановкой.

Мы сняли еще две немых картины - фильм ужасов под названием «Голодный глаз», который шел около 20 минут и был цветным (Джим там играл монстра – у него были огромные чудовищные руки, боевые ботинки и глазное яблоко в пупке, которое выпускало исчезающий луч - это была комедия) и военную комедию под названием «Самый короткий день». Последний наш фильм назывался «Этот глупый, глупый, глупый, глупый дикарь» (или: «Как я научился не волноваться и полюбил странное») – название отсылало к фильмам «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир» и «Доктор Стрейнджлав, или Как я научился не волноваться и полюбил атомную бомбу» Стэнли Кубрика. Фильм длился 40 минут, был показан на церемонии награждения в нашем колледже и имел огромный успех.

С нами дедушка Бастер был в основном довольно молчаливым, но очень милым и очень честным. Мы сделали сотни и сотни маленьких коротких дублей, и Бастер терпеливо сидел и смотрел их все, высказывая свои замечания. Большинство советов и предложений он давал прямо во время просмотра, говоря: "В этом нет необходимости" или "... слишком долго", а иногда и "Это забавно". Кроме того, он показывал нам рекламные ролики, которые снимал в те дни, и рассказывал о том, что и как он делал.

Кстати, меня там не было, но его жена вспоминала историю о том, как Бастер был разочарован фильмом Ричарда Лестера «Забавная история, случившаяся по дороге на форум». Однажды он пришел домой со съемок и сказал, что они с Джеком Гилфордом вместе сделали потрясающую сцену, он был в восторге: "Мы просто разыгрывали друг друга, и это самое веселое, что у меня было за годы работы". А когда фильм вышел на экраны, Бастер сокрушался, потому что Лестер порезал сцену на крупные планы и склейки, и потерял всю суть.

К моему большому сожалению, я должен признать, что, по крайней мере поначалу мы были слишком наивны, чтобы воспринимать всерьез многое из того, что он говорил. Мне было, наверное, около 15 или 16 лет, когда Джим начал приводить меня к нему домой. Мы не видели ранних работ Бастера, потому что это было до того, как в доступе появилось много фильмов той эпохи. В то время мы знали только, что он был известным комиком в 20-е годы, поэтому в первую очередь ждали от него идей для гэгов. Мои знания о Бастере тогда были по большей части ограничены этим фильмом с Дональдом О'Коннором. Тогда я понятия не имел, что он еще и режиссер, только позже мы увидели в нем новатора и художника. К счастью, потом началось возрождение фильмов того времени, и я осознал, что он действительно был великим режиссером! Но, боюсь, тогда мы упустили много возможностей.

Первый раз, когда я посмотрел фильм Бастера Китона, им оказался «Генерал», который изменил мою жизнь. Это было возрождение Бастера Китона – показ, который организовал Рэймонд Рохауэр. Он разыскал материалы и много врал о том, как ему это удалось, но надо отдать парню должное – он действительно вызвал большой всплеск интереса и восстановил репутацию Бастера как художника, кем он и являлся. Скорее всего, я и раньше видел кое-что по телевизору, но не фильмы целиком. И я был просто потрясен, потому что это – искусство, это – великий фильм, даже не великий немой фильм, а великий фильм всех времен. Он перенес меня прямо в 1860-е годы на Юг (хотя фильм и был снят на северо-западе); я как будто оказался в том времени и в том месте. Я тогда подумал: "Вот что должно делать кино!". Потом я прожил два года в Коттедж-Грув, штат Орегон, где он снимал «Генерала», и мне довелось побывать во многих местах, которые он использовал. В городе есть кафе под названием "Кафе Бастера", и в целом, Бастер Китон в Коттедж-Грув – важная шишка. Там его любят, есть даже большая фреска с его изображением, нарисованная на наружной стене кафе.

Я рад, что мы наконец-то по достоинству оценили его таланты, потому что он по-прежнему остается настоящим сокровищем. Я пересматривал многие работы Бастера снова и снова, и многому научился благодаря им. Он и некоторые из его коллег изобрели кинематограф, который мы видим до сих пор. Можно очень много узнать о том, как рассказать историю в кино, просто наблюдая за работой, проделанной им за годы. Я вижу, как люди всё ещё копируют методы и подходы, которые Бастер изобрел почти 100 лет назад. Он был великолепен.