Журнал "Эсквайр" в 2013 году публиковал цитаты Китона в своей известной рубрике "Правила жизни", одно плохо - больше половины цитат там не имели к нему никакого отношения.
Мы сделали свою подборку из настоящих.

Когда я был маленьким, мои родители выступали в водевиле. Однажды папа поглядел на меня и сказал: «Сынок, тебе надо в шоу-бизнес, потому что с таким лицом ты себе другой работы не найдешь».

Я был партнёром своих родителей в такой же мере, как их ребёнком, а с тех пор, как мне исполнилось десять, они и другие актёры считали меня не маленьким мальчиком, а взрослым, состоявшимся исполнителем. Когда мне стукнуло семь, папа стал наказывать меня за шалости прямо во время выступлений. Он знал, что я слишком горд тем, что могу это вынести, чтобы кричать или плакать.

В детстве я был таким успешным артистом, что никому не приходило в голову спросить меня, кем бы ещё я хотел стать, когда вырасту. Если бы кто-нибудь спросил, я бы ответил: гражданским инженером. Думаю, что стал бы хорошим инженером, но даже пятьдесят лет назад никто не мог получить эту профессию с одним днём школьного образования.

Кинематограф — искусство ограничения и упрощения, и чем более фильм стилизован, тем лучше. Моя "маска" — стилизация моего лица.

Я перестал улыбаться много лет назад, на сцене, когда понял, что невозмутимость вызывает смех. По этой же причине я потом не улыбался в фильмах. Теперь это вошло в привычку. Но на самом деле мало кто любит смеяться больше, чем я.

Мне слишком нравятся улыбки наших кинозвезд, которые так хорошо смотрятся в газетах, чтобы подражать им.

В кино меня привлекла механика процесса. Почти первым делом я разобрал кинокамеру практически до винтика, и выяснил все, что мог, об объективах, склеивании пленки и о том, как просматривать ее на проекторе.

У камеры нет ограничений. Её сцена — весь мир. Если вам нужны города, пустыни, океаны или скалистые горы, вы просто берёте ее туда. Камера позволяет показывать настоящие вещи.

Когда я начал сниматься в кино, все комики носили котелки. Так что я сказал себе — если есть хоть что-то, что я никогда не надену, это котелок.

Как и многие люди, которых весь мир считает простыми и скромными, я был непоколебимо уверен в своем таланте и способности удержать место, которое я для себя застолбил.

В реальной жизни достаточно трагедий, так что я хочу, чтобы хотя бы в кино жизнь была смешной.

Смех зрителей ещё не значит, что комедия хорошая.

Действие стоит тысячи слов. Публика запомнит то, что ты делаешь, а не то, что ты говоришь.

Даже в комедии самое важное — это история, если только шутки не настолько смешные, что заставят зрителей о ней забыть.

Я всегда старался избегать пошлости.

Есть дюжина способов, которые абсолютно точно заставят публику плакать, но нет ни одного гарантированного способа рассмешить.

Я ждал от зрителей, что они меня разгадают, чтобы потом иногда перехитрить их.

Падение может быть красивым.

Если бы я правда сыграл Гамлета, у меня бы хорошо получилось. Как и у любого комика. Люди думают, что комики больше ничего не умеют, но на самом деле человек не станет настоящим актером, пока не научится быть комиком. Трагедия и комедия тесно связаны, не зная одного, нельзя понять другое.

Для того, у кого есть чувство юмора, всегда найдется, над чем посмеяться. Лучший способ смотреть на ситуацию — найти в ней что-то забавное. Когда ты слишком близко всматриваешься в свои проблемы, ты их преувеличиваешь, но когда ты можешь отстраниться и увидеть в них смешное, пусть даже за собственный счет, это уже прогресс. Это все равно что поставить камеру в двух футах от лица актера: так не видно ничего, кроме глаз и зубов, но на самом деле его лицо — нечто гораздо большее.

В каждом из нас есть что-то абсурдное. Умнейшие люди часто этого не замечают.

Высокомерие — вот что ветераны водевиля высмеивали больше всего. Высокое положение и нетерпимость — всегда отличные мишени для смеха.

Сейчас комики боятся кого-нибудь обидеть, и комедия от этого страдает. Теперь вы не можете ничего ни о ком сказать, не получив письма от того или иного общества. У каждого есть общество, и все они готовы оскорбиться из-за чего угодно.

Жизнь, проведённая в водевиле, сделала меня интернационалистом. Познакомившись с японскими жонглерами, китайскими фокусниками, итальянскими тенорами, швейцарскими певцами йодлем, ирландскими, еврейскими и голландскими комиками, британскими танцорами и кружащимися дервишами из Индии, я пришел к выводу, что люди во всем мире примерно одинаковы. Не как отдельные личности, конечно, но взятые как группа.

Я думаю, что понимаю, почему меня любят в России. Страдание любит компанию, и когда русские видят меня на экране, то сразу чувствуют, что я — их достойный брат.

Если наши комедии все еще годятся сегодня, если критики сходят с ума и фанаты шлют письма, я думаю, можно считать, что мы внесли свой вклад в нечто большее, чем раннее кино. В мировой смех?

Когда-то продюсер был просто человеком, который занимается финансовой стороной, на съемочной площадке самым главным был режиссер. Он мог послать продюсера к чертям. Может быть, поэтому наши фильмы были так хороши.

Я пропил свое место в кино, тут все проще некуда. Я пил как рыба. Мне некого винить в случившемся кроме себя — свое собственное поведение и свою неспособность сохранить контроль над сюжетами. Я соглашался на роли, которые не должен был играть; я заранее знал, что материал мне не подходит, но они настаивали, а мне нужны были деньги.

Многие презирают рекламу, но именно она помогла мне поправить дела. Я вкладываю в рекламные ролики ту же любовь и заботу, которую отдавал своим короткометражкам в старые времена, потому что по сути это они и есть, даже если что-то продают. Если товар мне не нравится, я отказываюсь.

Я не живу прошлым. Как-то меня пригласили на вечеринку в доме Мэри Пикфорд. Там были все деятели немого кино. Я пытался повеселиться, но обнаружил, что мне не о чем с ними говорить. Некоторые из них даже Beatles никогда не слышали. Они не успевают за временем.

Когда мне захочется, я отдам свои фильмы на телевидение. И пусть они будут там всегда. Я не могу придумать лучшего способа показать миру, как сильно я его любил, пока был рядом.

Я не могу себя жалеть. Все показывает, что если оставаться на этой карусели достаточно долго, то получишь еще один шанс. К счастью, я остался.

Будь что будет.

P.S. Цитаты взяты из интервью разных лет, с 1923 по 1965, а также из автобиографии Китона «My Wonderful World of Slapstick», некоторые высказывания на одну темы собраны из нескольких цитат разных интервью. Последнее выражение, «Come what may» — автограф Китона, данный французскому журналисту и коллекционеру Анри Корбьеру в ответ на просьбу написать свой девиз, в 1960 году