Воспоминания Дороти Ли — американской актрисы 1930-х, работавшей с комедийным дуэтом Уилера и Вулси, которая была знакома с Бастером на протяжении многих лет и уделила ему немало места в своих мемуарах.

Я никогда не забуду Бастера Китона. Он был самым милым, самым приятным человеком, которого только можно встретить. Натали казалась мне немного заносчивой, но не Бастер. Он был удивительно простым для того, кто был такой большой звездой. Я любила его, и мы стали большими друзьями.

[В 1930-х] я устраивала у себя небольшие посиделки, на которых присутствовали Чарли Ламонт и его жена Эстель. Чарли был моим режиссером в «Падении занавеса», и он ставил короткометражки, которые Бастер делал для «Educational Pictures». Для Бастера то были тяжелые времена. Он потерял свой дом и своих детей — я так и не простила Натали за то, что она сменила их фамилию с «Китон» на «Толмедж», — и он только что развелся с этой ужасной женщиной [Мэй Скривенс], на которой он, видимо, женился, когда был пьян. Так что я передала Бастеру, что он всегда желанный гость в моем доме, и была рада, когда он начал приходить регулярно.

Мой дом был далек от роскоши Итальянской Виллы, которой Бастер когда-то владел, но ему нравилась наша компания, потому что у нас были простые посиделки. Никакого соревнования эго и темпераментов, мы просто веселились и наслаждались обществом друг друга. Сначала Бастер вел себя тихо, может быть, даже слишком тихо. Он сидел там и слушал, как остальные рассказывают истории, обычно о тех первых днях, когда мы только начинали работать в кино. Но со временем он начал раскрываться и стал более расслабленным и разговорчивым. Он приносил свою гавайскую гитару и пел старые песни, которые запомнил в детстве, и я получала удовольствие, глядя, как он бренчит на ней, как будто у него нет на свете никаких забот.

Бастер обладал тем, что я бы назвала старомодными манерами — он никогда не ругался и не рассказывал непристойных историй в присутствии дам. И он расстраивался, если так вел себя кто-то другой. Бастер помогал устраивать мои маленькие вечеринки — он готовил закуски вместе со мной, а потом ходил вокруг и спрашивал других гостей: «Не хотите ли чего-нибудь выпить?» или «Хотите немного сыра и крекеров?» Мы и раньше были в дружеских отношениях, но, узнав Бастера еще лучше, я обнаружила, каким он был простым и непритязательным. Он чувствовал себя немного не в своей тарелке на модных голливудских мероприятиях, и всегда стеснялся того, что он не получил формального образования — из-за этого у него был небольшой комплекс неполноценности в социальном плане. Но он был гораздо умнее большинства людей, которых я знала.

В Бастере было что-то почти магическое. Это довольно трудно объяснить, но было похоже, что он существует на каком-то ином уровне бытия, чем все остальные — в хорошем смысле. Он по-настоящему любил животных и мгновенно налаживал контакт с собаками, кошками и любыми другими живыми существами. Мы иногда сидели на открытом воздухе — и на него садились бабочки! Я не шучу. Это одна из самых странных вещей, которые я видела в своей жизни.

Потом мы перестали общаться — отчасти из-за того, что я вышла на пенсию, а отчасти потому, что Бастера подолгу не было в стране, он выступал в Европе. Затем он вернулся в Штаты и начал работать на телевидении. Ли Кокс, которая была замужем за моим хорошим другом Биллом Коксом, работала в одном из телешоу Бастера, и Коксы с ним очень сблизились. Так что наши пути снова пересеклись, и, хотя мы не виделись некоторое время, мы возобновили нашу дружбу, как будто общались накануне. Теперь Бастер был женат на чудесной девушке по имени Элеонор — она была лучшим, что когда-либо с ним случалось. Она заботилась о нем и поддерживала его так, как даже не пытались его предыдущие жены, и она действительно спасла ему жизнь. Она была просто даром свыше.

Бастеру не нравилось, когда комики относились к себе слишком серьезно. Он ненавидел слово на букву «г» — гений — и действительно расстраивался всякий раз, когда кто-то пытался приклеить к нему этот ярлык. Он не хотел, чтобы его боготворили. Я помню, как он пожаловался на лестную статью, в которой его называли гением, и я ответила: «Но Бастер, ты правда гений!» Боже, он бросил на меня такой гневный взгляд! И он меня отругал: «Прекрати это! Никогда больше так не говори!»

Он написал автобиографию [«Мой удивительный мир фарса», 1960] — на самом деле ее автором был человек по имени Чарльз Сэмюэлс, который подробно интервьюировал Бастера и на основе на этих интервью создал книгу. По какой-то причине Бастер не поладил с Сэмюэлсом. Я не знаю почему, но это была не вина писателя. Может быть, Бастеру было неудобно так много говорить о прошлых событиях, которые он не хотел переживать заново. Как бы то ни было, он никогда не читал эту книгу. Когда он получил свой экземпляр, он поехал к дому Билла Кокса, вручил его ему и сказал: «Скажешь мне, если это что-то стоящее». Я как-то спросила Бастера, почему он никогда не утруждал себя чтением своей собственной книги, а он ответил: «Мне это не нужно. Я и так знаю, что там случилось».

Несмотря на возрождение карьеры, он был все тем же самым Бастером. Я однажды поехала навестить его и Элеонору в их доме в долине Сан-Фернандо. Когда я впервые встретила Бастера, он жил на роскошной Итальянской Вилле. Теперь у него была этот скромный дом с курами, бегающими вокруг, и он был счастливее, чем когда-либо. В нем не было ничего претенциозного, и именно это делало его таким милым человеком.

Он никогда не терял своей любви к розыгрышам. Пока мы стояли в его доме, он поскользнулся и упал на спину, прямо на деревянный пол. Я вскрикнула, а он встал и принялся хохотать как сумасшедший, говоря: «Поверить не могу, что все еще способен тебя одурачить!» Я волновалась, потому что он уже далеко не молод, но это совсем не тревожило. Он получил огромное удовольствие от того, что подшутил надо мной. Он был все тем же старым Бастером, который обожал смеяться — однажды мы вместе с ним смотрели фильм с Лорелом и Харди, и Бастер так хохотал, что мне показалось, он сейчас свалится со стула. Но он все еще охранял свой фирменный образ. Всякий раз, когда он позировал для фотографии, у него было одно и то же застывшее выражение лица. Я говорила ему: «У тебя такая красивая улыбка, почему бы не позволить кому-то ее сфотографировать?» А он ответил: «Улыбаться на публике мне не идет. Я пробовал несколько раз [в фильмах], и это никогда не казалось правильным. Люди ожидают, что я буду каменным лицом».

У меня остались о Бастере исключительно приятные воспоминания. Возможно, он был не самым демонстративным человеком, которого я знала, но он не был и холодной рыбой, как утверждают некоторые его биографы. Если вы были его другом, вы знали об этом, потому что он заботился о том, чтобы вы это поняли. Он был заботливым и очень преданным. Не имело значения, что о тебе говорили другие; если кто-то ему нравился и становился его другом, он оставался его другом на всю жизнь. Ближе к концу мы не так уж часто виделись, и он не любил разговаривать по телефону, потому что у него были проблемы со слухом, но наша дружба всегда оставалась крепкой. У нас было много общих друзей, и мы всегда обменивались "приветами" через них.

Если у меня и есть одно сожаление по поводу Бастера, так это то, что мне никогда не выпадало шанса сыграть главную роль в одном из его фильмов. Не то чтобы я была такой уж великой комедийной актрисой или кем-то в этом роде, но я была достаточно спортивной для физической комедии, и под руководством Бастера, думаю, смогла бы выполнить любые трюки, которые ему потребовались бы. Работа с Бастером стала бы кульминацией моей карьеры.

Оригинал мемуаров можно посмотреть здесь.