Малкольм Х. Эттингер, Picture-Play Magazine, 1923

Комиков не следует недооценивать; размышления о Чаплине, Китоне и Ллойде, особенно о Бастере.

Долгое время писать о ком-либо из столь низкой сферы, как комедия, считалось нарушением этикета, если у критиков он вообще существует. Перебирать струны лиры в честь забавных парней вроде Фреда Мейса, Джона Банни, Мака Суэйна или расцветавшего тогда Чаплина было почти оскорблением достоинства. Некоторые отважные души на такое решались, но в целом это не приветствовалось.

Времена капризно изменились. Сегодня Шарло воспевают литераторы и знатоки, превозносящие и осуждающие. Одного упоминания его имени достаточно, чтобы начать горячую дискуссию в самых высоких кругах. Критики решили, что гнусный кинематограф наконец-то произвел на свет нечто достойное в виде этого Арлекина с усами и в мешковатых брюках.
Через пять лет они откроют Бастера Китона.

Почти без сомнений всеми признается, что имена главных кинокомиков сегодня – Чаплин, Китон и Ллойд. Методы этой троицы совершенно непохожи. Каждый возглавляет собственную школу смеха. Комедия Чаплина часто неуловима и граничит с серьезным, если не трагичным. Трудно привести пример более яркий, чем миг созерцания у канализационного люка в «Малыше», удивительно объединяющий юмор с трагедией. Чаплин обращается к философам не меньше, чем к юным девицам.

Мы смеемся вместе с Ллойдом, но мы смеемся над Китоном. Эта пара лучше поддается сравнению, чем Ллойд и Чаплин или Китон и Чаплин, поскольку Чаплин бесконечно их превосходит, какими бы забавными они не были. Ни Китон, ни Ллойд не пытаются добраться до вашего чувства юмора через ваше сердце, они открыто хотят вас рассмешить. И в первую очередь по этой причине они ему не конкуренты. Ибо Чаплин всегда стоял особняком.

Оригинальность отличает методы любого лидера, и это определенно верно для Чаплина, Китона и Ллойда. Во многих из картин Ллойда есть эпизоды, сыгранные всерьез. Но Китон редко бывает героическим, в такие краткие мгновения он неизменно совершает быстрый и смешной поворот к гротеску. Работы Бастера граничат с царством пародии.

– Единственное, чего я страшусь, – сказал мне Бастер печально, – страшусь того дня, когда мы не сможем найти ни одной новой идеи, когда все гэги будут использованы, когда мы окажемся в тупике, не в силах больше ничего придумать. Это то, чего комику приходиться опасаться. Поэтому Чарли Чаплин делает свои картины так медленно. Я знаю, что на самом деле он снимает тысячи футов материала к каждой картине, только затем, чтобы уничтожить его после просмотра в проекционной. И эта осторожность делает его великим артистом.

Китон – мастер техники смеха и хохота. Его искусство состоит в том, чтобы продумать ситуацию, выстроить ее так же логично и последовательно, как плотник строит дом. Гэги, как сказал мне Бастер, бывают естественные и механические.

– Оба вызывают смех, – объяснил он, – но мы ночами не спим, пытаясь придумать естественный гэг.

Механические гэги Китон освоил. Взять, например, эпизод в «Лодке», где, построив лодку внутри здания, он обнаруживает, что дверной проем слишком маленький, поэтому, когда лодку везут к воде, она тащит за собой весь дом. Или ситуацию в «Одной неделе» – Бастер заказывает сборный дом для своей нареченной, но злой соперник меняет номера на различных его частях, и комедия начинается, когда Бастер пытается собрать дом из перепутанных секций.

Это механически совершенный комедийный материал. Но, будучи одним из самых искусных техников комедии, Бастер не трогает сердца. Его картины ускользают от сопереживания. Кажется вполне логичным наделить Чаплина огромным интеллектом и читать наставления в его прыгающей походке. Довольно просто при случае посочувствовать влюбленному Гарольду Ллойду. Но Китон один выступает как истинный Актер – невозмутимый, непосредственный, непритязательный, и – как Андершафт у Шоу [1] – бессовестный!

– Мы просто проворачиваем маленький обманный трюк, – скажет он вам. – Мы находим беспроигрышную идею, выстраиваем на ее основе небольшую историю, вставляем туда дюжину гэгов, если получается их выдумать, и готово. Сценарий, который мы используем, поместится на обратной стороне почтовой открытки. Если она пропадет – не велика потеря.

Вы не прочитаете у Китона скрытых мотивов. Вы не сможете убедить его в том, что в его последней или в предыдущей комедии спрятан намек на сатиру. Вы не сможете заставить его признать, что он тщательно продумал тот уникальный образ, который неизменно поддерживает. Он ни за что не отвечает. Даже за свой внешний вид.

– Плоская шляпа, огромный воротник, костюм не по размеру и клоунские башмаки – мой старый образ из водевиля. Мой отец вывел меня на сцену третьим в «Трех Китонах», когда я был слишком юн, чтобы «создать» хоть что-то, кроме воплей! С тех пор я выступаю в этом образе – и думаю, что всегда буду.

Серьезность в случае Китона – больше, чем привычка, она к нему приросла. Весь наш разговор его лицо сохраняло неподвижность. И это не исключение из правил. Я видел его в разгаре съемок комической сцены, посреди падающих лестниц и крутящихся веревок, я видел его наблюдающим представление в одном из самых энергичных клубов Манхэттена; я видел его мурлыкающим над своим ребенком, как это делают все папочки; я видел, как он небрежно созерцает дневную суету, и не в каком-то одном, но во всех этих обстоятельствах лицо Бастера носило выражение бесконечно более подобное выражению Сфинкса, чем сам Сфинкс смог бы себе вообразить. У него совершенно бесстрастное лицо, больше всего напоминающее маску. И оно идеально подходит забавному шуту.

– Ты придумал никогда не улыбаться, – предположил я. Но Бастер и это отказался считать своей заслугой. В дни «Трех Китонов» его к этому приучал отец. Привычка прижилась. Теперь она укоренилась в нем так глубоко, что улыбнуться для него почти невозможно. Давно бытует мнение, что все комики вне сцены – мрачные ребята, и это никогда не было большей истиной, чем в отношении облика и поведения Бастера Китона. В его лице есть что-то похоронное, речи кратки, а мировоззрение не блещет оптимизмом.

– Сейчас я собираюсь вернуться на Побережье, чтобы снимать картину в пяти частях [2]. Без всякого сюжета. Просто гэги. Но мы оставим место для смеха. Если мы впихнем в каждую из пяти катушек столько же материала, сколько втискиваем в двухкатушечниках, аудитория устанет еще до того, как закончится половина фильма. Поэтому мы будем вводить персонажей помедленнее, использовать вводные части, все такое. Сделать пятикатушечный фильм ничуть не сложнее, потому что мы в любом случае всегда снимаем около 15 катушек. Теперь мы просто обрежем их до пяти, а не до двух.

Бастер считает «Одну неделю» своей лучшей комедией, но признает, что надеялся сделать лучшим «Театр». В этой хитрой картине он сыграл дюжину или даже больше ролей. Он намеревался сыграть там вообще все роли, но в решающий момент недостаток самоуверенности его подвел [3].

Несмотря на то, что он является одной из главных приманок для публики и купается в лучах славы, а его фильмы часто указывают в программах над основной картиной, Китон не напустил на себя никакого вида, не принял никакой позы. Он отрицает, что готовится к съемкам картин. Он отрицает, что планирует свои сюжеты. Как бы вы ни старались, вы не сможете убедить его, что он не просто ремесленник, которому удается дать зрителям то, что им нравится. Бесполезно говорить с ним о психологических эффектах.

– Это обман, – твердо и решительно заявляет Бастер. – Одевая в разные стили, вы его маскируете и каждый раз получаете результат.

По его словам, это просто старые фокусы на новый лад. Но если бы это было так, было бы больше Китонов.

К огромному сожалению, их нет.

P.S. Будущий колумнист журнала Picture Play Эттингер в начале 1921 года уже брал у Бастера интервью о том, легко ли смешить людей (New York Tribune Sun, 27.11.21), и оно выглядело ничуть не более оптимистично.

– Это душераздирающая работа, вот и все, что я могу сказать, – сказал мне Бастер, отдыхая в перерыве между сценами. – Мы отказались от попыток следовать сценарию несколько месяцев назад, потому что шутки, которые выглядят на бумаге смешнее всего, совершенно не работают на экране. Теперь мы пытаемся придумывать смешное по ходу дела, а дело идет, – он печально покачал головой, – тяжело! Посмотри на меня. Я уже седею!

Хотя его волосы сохраняют свой темный блеск, Китон действительно выглядит беспокойным человеком. Его застывшие черты лица заслужили ему прозвище Комика, Который Никогда Не Улыбается, и он никогда не улыбается. У себя в гримерке он неразговорчив. Пока я навещал его, друг и коллега Эдди Клайн, режиссер китоновской "оперы", пытался расшевелить молодого комика, но безуспешно. На рабочем месте он всегда серьезен, сосредоточив все свои мысли и усилия на стоящей перед ним задаче; в своей гримерной как душа компании он просто невозможен.

– Будущее? – эхом отозвался он, когда я спросил, каковы его планы. – А кто его знает? Я — нет. Буду продолжать делать комедии, пока фанаты мной не пресытятся, а потом вернусь в водевиль.

Печально покачав головой — это могло означать что угодно — он подошел к мягкому газону, чтобы попробовать новую стойку на голове.

– Отличный способ, – сообщил он, – сломать себе шею. Один из многих, которые я открыл.

Примечание

1. Циничный персонаж пьесы Бернарда Шоу «Майор Барбара», девизом которого было «Без стыда!»
2. Интервью было взято, видимо, в декабре 1922 года, Бастер собирается приступать к съемкам «Трех Эпох».
3. Китон жалел о том, что не снял «Театр» из одного себя, всю жизнь. Со свойственным ему постоянством в интервью для Sight&Sound на Венецианском фестивале в 1965 году он снова сетует на этот досадный прокол.