Вчера, оказывается, был день рождения французского кинорежиссера Клода Отан-Лары, интересного лично нам тем, что в самом начале 1930-х он приезжал в Штаты, чтобы ставить на МГМ французские версии звуковых комедий Китона, в частности, "Гостиную, спальню и ванную" и "Влюбленного водопроводчика". Студия запомнилась Ларе своей механической, совершенно бездушной организацией, решительно запрещающей кому бы то ни было проявлять индивидуальность и творческие способности - вплоть до того, что экспериментатор Лара, работавший до этого с Жаном Ренуаром и Рене Клером, был вынужден без изменений переснимать уже готовые американские версии фильмов с Китоном сцена за сценой. Об этом печальном опыте он рассказывал во второй части документального фильма Кевина Браунлоу о Китоне "Неповторимое представление" (1987).
Впрочем, этими воспоминаниями о Китоне Лара не ограничился, посвятив ему немало страниц в автобиографии под названием "Голливудская прогулка" (1985). Горькие и эмоциональные наброски Лары, пусть и далекие от документальной точности - редкий источник, позволяющий лучше себе представить происходившее с Бастером в то непростое время, да и просто добавляющий в нашу копилку несколько любопытных эпизодов и словесных портретов. Как можно понять из книги, Лара, которому тогда не исполнилось и тридцати лет, и у которого плечами был интересный, но небогатый режиссерский опыт, никакого отношения к комедии не имеющий, был глубоко впечатлен и личностью Китона ("что я могу сказать о доброте - слово тут не слишком сильное - этого великого маленького человека?"), и его самоубийственным пьянством, и его серьезным и уважительным отношением:
"Однажды Бастер возился со своим "Меккано", своим "Долгим глотком" (получается, что бунгало Бастера на МГМ в начале 1930-х тоже не обошлось без версии "Бурбонной железной дороги", собранной из знаменитого конструктора - прим. адм.); было жарко, и он работал в тишине. Потом, не поднимая глаз, он обратился ко мне, мягко, тихо - но с оттенком беспокойства, которое я очень хорошо уловил:
- Скажи, Лара... а ты когда-нибудь ставил комедии?
Я был застигнут врасплох. Он по-прежнему молча копался в своем "Меккано", но я видел, что его движения перестали быть автоматическими. Он притворялся, чтобы сделать лицо непроницаемым и скрыть свои мысли, которые могли бы показаться мне оскорбительными или унизительными. Я умею замечать такие вещи. Я решил, что будет правильно - честно - рассказать ему краткое содержание моей скудной прошлой деятельности. Героическое решение. Хорошо, что я свободно говорил по-английски, потому что описывать безумные, нелепые приключения и бессмысленные, бестолковые съемки такого крохотного фильма, как "Развести огонь" (или "Костер", 1929 - экспериментальная экранизация рассказа Джека Лондона, один из первых в мире анаморфных широкоэкранных фильмов, был снят с проката из-за обвинений в недобросовестной конкуренции, впоследствии не сохранился; формат и технология съемки стали стандартом только в 1950-х - прим. адм.)... Нелегко объяснить подобное американцу с "Метро-Голдвин-Майер". Я и сам смеялся.
Но не Бастер. Злоключения парня, который отчаянно пытался создать чистое кино его тронули, но не насмешили. Он распахнул свои огромные глаза... и все. Он не играл. Его поразили условия работы кинематографистов во Франции.
- Бедняга... Бедный чертенок, - просто сказал он в завершение моего рассказа.
- Так ты никогда никого не смешил?
- Нет, Бастер, по крайней мере, специально...
Вот теперь он засмеялся:
- Ну, все бывает в первый раз: видишь, ты рассмешил меня. Послушай, Лара, я не люблю играть в профессора, но могу сказать тебе одно: это самое главное, это очень важно, это нужно, это фундаментально, это первостепенно, это совершенно необходимо - знать, как заставить людей смеяться.
Он сказал это с такой силой, что я посмотрел на него. Он не шутил.
- Марк Твен сказал об этом очень хорошо: "По-настоящему серьезно только то, о чем можно говорить, смеясь".
Я был ошеломлен. И я никогда не забывал этот урок. Оглядываясь назад, я помню, как сказал себе, что если однажды у меня будет возможность делать то, что я хочу делать в кино, я воспользуюсь этим советом. В один прекрасный день я буду снимать фильмы, призванные смешить людей - так я поклялся себе в тот день, в тот момент."
Впрочем, этими воспоминаниями о Китоне Лара не ограничился, посвятив ему немало страниц в автобиографии под названием "Голливудская прогулка" (1985). Горькие и эмоциональные наброски Лары, пусть и далекие от документальной точности - редкий источник, позволяющий лучше себе представить происходившее с Бастером в то непростое время, да и просто добавляющий в нашу копилку несколько любопытных эпизодов и словесных портретов. Как можно понять из книги, Лара, которому тогда не исполнилось и тридцати лет, и у которого плечами был интересный, но небогатый режиссерский опыт, никакого отношения к комедии не имеющий, был глубоко впечатлен и личностью Китона ("что я могу сказать о доброте - слово тут не слишком сильное - этого великого маленького человека?"), и его самоубийственным пьянством, и его серьезным и уважительным отношением:
"Однажды Бастер возился со своим "Меккано", своим "Долгим глотком" (получается, что бунгало Бастера на МГМ в начале 1930-х тоже не обошлось без версии "Бурбонной железной дороги", собранной из знаменитого конструктора - прим. адм.); было жарко, и он работал в тишине. Потом, не поднимая глаз, он обратился ко мне, мягко, тихо - но с оттенком беспокойства, которое я очень хорошо уловил:
- Скажи, Лара... а ты когда-нибудь ставил комедии?
Я был застигнут врасплох. Он по-прежнему молча копался в своем "Меккано", но я видел, что его движения перестали быть автоматическими. Он притворялся, чтобы сделать лицо непроницаемым и скрыть свои мысли, которые могли бы показаться мне оскорбительными или унизительными. Я умею замечать такие вещи. Я решил, что будет правильно - честно - рассказать ему краткое содержание моей скудной прошлой деятельности. Героическое решение. Хорошо, что я свободно говорил по-английски, потому что описывать безумные, нелепые приключения и бессмысленные, бестолковые съемки такого крохотного фильма, как "Развести огонь" (или "Костер", 1929 - экспериментальная экранизация рассказа Джека Лондона, один из первых в мире анаморфных широкоэкранных фильмов, был снят с проката из-за обвинений в недобросовестной конкуренции, впоследствии не сохранился; формат и технология съемки стали стандартом только в 1950-х - прим. адм.)... Нелегко объяснить подобное американцу с "Метро-Голдвин-Майер". Я и сам смеялся.
Но не Бастер. Злоключения парня, который отчаянно пытался создать чистое кино его тронули, но не насмешили. Он распахнул свои огромные глаза... и все. Он не играл. Его поразили условия работы кинематографистов во Франции.
- Бедняга... Бедный чертенок, - просто сказал он в завершение моего рассказа.
- Так ты никогда никого не смешил?
- Нет, Бастер, по крайней мере, специально...
Вот теперь он засмеялся:
- Ну, все бывает в первый раз: видишь, ты рассмешил меня. Послушай, Лара, я не люблю играть в профессора, но могу сказать тебе одно: это самое главное, это очень важно, это нужно, это фундаментально, это первостепенно, это совершенно необходимо - знать, как заставить людей смеяться.
Он сказал это с такой силой, что я посмотрел на него. Он не шутил.
- Марк Твен сказал об этом очень хорошо: "По-настоящему серьезно только то, о чем можно говорить, смеясь".
Я был ошеломлен. И я никогда не забывал этот урок. Оглядываясь назад, я помню, как сказал себе, что если однажды у меня будет возможность делать то, что я хочу делать в кино, я воспользуюсь этим советом. В один прекрасный день я буду снимать фильмы, призванные смешить людей - так я поклялся себе в тот день, в тот момент."