В честь 23 февраля — немного приятных боевых воспоминаний капрала Джозефа Ф. Китона, ветерана Первой Мировой войны, призванного на службу 25 июля 1918 года.
"Через месяц после сбора в лагере Камп-Керни (недалеко от Сан-Диего, штат Калифорния), я оказался на корабле в Нью-Йоркской гавани, отплывающем во Францию — быстрее, чем мы смогли бы снять одну короткометражку, не покидая Лос-Анджелеса.
Семь месяцев, что я был солдатом во Франции, все ночи, за исключением одной, приходилось спать на земле или на полу сараев, мельниц и конюшен. В этих постройках ближе к полу всегда сильный сквозняк, и вскоре я почувствовал, что от холода у меня портится слух. За месяц до отправки за океан командирам приходилось во весь голос выкрикивать для меня приказы. Однажды поздней ночью я чудом избежал смерти, возвращаясь с карточной игры. Меня окликнул часовой, но я не слышал, как он спрашивал пароль и делал два предупреждения. Затем он передёрнул затвор, готовясь стрелять. Мою жизнь спасло шестое чувство, позволившее услышать этот щелчок и резко остановиться. Выругав меня, часовой выслушал мои объяснения и помог пройти через второй пост.
У меня не всегда получалось воспринимать эту войну серьёзно. Во-первых, я не мог понять, почему мы, французы и англичане сражались с немцами и австрийцами. Жизнь, проведённая в водевиле, сделала меня интернационалистом. Я встречал слишком много доброжелательных немецких артистов — певцов, акробатов и музыкантов, чтобы поверить, что они могут быть такими злодеями, как их изображали в наших газетах.
Бывали дни, когда мне было над чем посмеяться. Для тех у кого есть чувство юмора, всегда найдется что-нибудь смешное.
Из-за моего роста я был последним в последнем отряде. Когда мы маршировали по французским дорогам, за нами всегда наблюдала толпа детей. Я спотыкался и падал, чтобы это выглядело как несчастный случай. Потом я бежал, чтобы догнать отряд — и снова падал. Через некоторое время за нами наблюдал еще один полк ребят.
После перемирия нас отправили на пароходах из Амьена в маленький город недалеко от Бордо. Там мы месяцами ждали отправки домой и снова были вынуждены спать на земле или на полу сараев, мельниц и подвалов. Мы организовали несколько представлений с помощью полкового оркестра. Я делал пародию на змеиный танец и другие номера в этих наспех сколоченных шоу.
Однажды офицер зачитал мне штабную директиву, которая предписывала, чтобы я исполнил змеиный танец на обеде в честь бригадного генерала в его штабе за десять миль от лагеря. Мне пришлось идти туда пешком. Я закончил выступление, и лейтенант спросил, как я собираюсь возвращаться в город. Услышав, что пешком, он сумел для меня одолжить у генерала его казённую машину. На дверцах машины, конечно же, были генеральские знаки, и американский флаг гордо реял над ней. Это подало мне идею. Если бы генеральский ординарец, который вёл машину, мне посодействовал, я мог бы сделать сюрприз своим товарищам, собравшимся в тот вечер на городской площади.
Ординарец согласился помочь, так что я разместился на заднем сиденье, опустил шторы на боковых окнах и попросил ехать к отелю «Гранд». Никто из пирующих рядовых, капралов, сержантов и молодых офицеров не видел генерала шесть месяцев, и все они повскакивали, когда машина остановилась перед отелем. Ординарец вышел и помчался вокруг машины открывать для меня заднюю дверцу. На площади раздался стук падающих бутылок, когда рядовые и офицеры подпрыгнули и вытянулись по стойке «смирно».
«Мой» ординарец тоже встал по стойке «смирно», едва я вышел из машины в своей пыльной и мятой форме. Я сказал через плечо: «Сегодня вечером вы мне больше не понадобитесь». Мне дали спокойно пройти около пятнадцати футов, а затем вся банда узнала меня и разразилась проклятиями. Полетели бутылки, помидоры, яблоки и яйца. «Сукин сын!» — неслось из сотен пересохших глоток. Я кинулся в ближайшую аллею и благодаря тяжёлым сценическим тренировкам развил скорость, которой хватило, чтобы выбежать из города, а потом всю ночь мирно проспал в сарае".
Из интервью Китона Элизабет Пелтрет, 1921, и автобиографии
"Через месяц после сбора в лагере Камп-Керни (недалеко от Сан-Диего, штат Калифорния), я оказался на корабле в Нью-Йоркской гавани, отплывающем во Францию — быстрее, чем мы смогли бы снять одну короткометражку, не покидая Лос-Анджелеса.
Семь месяцев, что я был солдатом во Франции, все ночи, за исключением одной, приходилось спать на земле или на полу сараев, мельниц и конюшен. В этих постройках ближе к полу всегда сильный сквозняк, и вскоре я почувствовал, что от холода у меня портится слух. За месяц до отправки за океан командирам приходилось во весь голос выкрикивать для меня приказы. Однажды поздней ночью я чудом избежал смерти, возвращаясь с карточной игры. Меня окликнул часовой, но я не слышал, как он спрашивал пароль и делал два предупреждения. Затем он передёрнул затвор, готовясь стрелять. Мою жизнь спасло шестое чувство, позволившее услышать этот щелчок и резко остановиться. Выругав меня, часовой выслушал мои объяснения и помог пройти через второй пост.
У меня не всегда получалось воспринимать эту войну серьёзно. Во-первых, я не мог понять, почему мы, французы и англичане сражались с немцами и австрийцами. Жизнь, проведённая в водевиле, сделала меня интернационалистом. Я встречал слишком много доброжелательных немецких артистов — певцов, акробатов и музыкантов, чтобы поверить, что они могут быть такими злодеями, как их изображали в наших газетах.
Бывали дни, когда мне было над чем посмеяться. Для тех у кого есть чувство юмора, всегда найдется что-нибудь смешное.
Из-за моего роста я был последним в последнем отряде. Когда мы маршировали по французским дорогам, за нами всегда наблюдала толпа детей. Я спотыкался и падал, чтобы это выглядело как несчастный случай. Потом я бежал, чтобы догнать отряд — и снова падал. Через некоторое время за нами наблюдал еще один полк ребят.
После перемирия нас отправили на пароходах из Амьена в маленький город недалеко от Бордо. Там мы месяцами ждали отправки домой и снова были вынуждены спать на земле или на полу сараев, мельниц и подвалов. Мы организовали несколько представлений с помощью полкового оркестра. Я делал пародию на змеиный танец и другие номера в этих наспех сколоченных шоу.
Однажды офицер зачитал мне штабную директиву, которая предписывала, чтобы я исполнил змеиный танец на обеде в честь бригадного генерала в его штабе за десять миль от лагеря. Мне пришлось идти туда пешком. Я закончил выступление, и лейтенант спросил, как я собираюсь возвращаться в город. Услышав, что пешком, он сумел для меня одолжить у генерала его казённую машину. На дверцах машины, конечно же, были генеральские знаки, и американский флаг гордо реял над ней. Это подало мне идею. Если бы генеральский ординарец, который вёл машину, мне посодействовал, я мог бы сделать сюрприз своим товарищам, собравшимся в тот вечер на городской площади.
Ординарец согласился помочь, так что я разместился на заднем сиденье, опустил шторы на боковых окнах и попросил ехать к отелю «Гранд». Никто из пирующих рядовых, капралов, сержантов и молодых офицеров не видел генерала шесть месяцев, и все они повскакивали, когда машина остановилась перед отелем. Ординарец вышел и помчался вокруг машины открывать для меня заднюю дверцу. На площади раздался стук падающих бутылок, когда рядовые и офицеры подпрыгнули и вытянулись по стойке «смирно».
«Мой» ординарец тоже встал по стойке «смирно», едва я вышел из машины в своей пыльной и мятой форме. Я сказал через плечо: «Сегодня вечером вы мне больше не понадобитесь». Мне дали спокойно пройти около пятнадцати футов, а затем вся банда узнала меня и разразилась проклятиями. Полетели бутылки, помидоры, яблоки и яйца. «Сукин сын!» — неслось из сотен пересохших глоток. Я кинулся в ближайшую аллею и благодаря тяжёлым сценическим тренировкам развил скорость, которой хватило, чтобы выбежать из города, а потом всю ночь мирно проспал в сарае".
Из интервью Китона Элизабет Пелтрет, 1921, и автобиографии