"У Чаплина все начинается с ситуации или с деталей: трость, танцующая на проселочной дороге, рваный ботинок, съедобный ботинок, усики, которые подскакивают, если его Маленький Бродяга оказывается в затруднительном положении (таком, в которое мы можем себя поставить, и из которого он обязательно выберется.) С Бастером Китоном нужно начинать с лица. Все начинается с лица и продолжается телом, состоящим с лицом в напряженной связи, таящей в себе, кажется, неиссякаемую энергию.
Половина того, что было написано о Китоне, рассказывает о "человеке, который никогда не улыбается", "великом каменном лице" и т.д. Но лицо Бастера Китона не массивное, не жесткое и не холодное. Оно бледно и неподвижно, но это не выбеленное лицо клоуна, застывшее в гримасе, а лицо, сделанное из тончайшей японской бумаги. Можно думать об этой белизне как о контролируемой панике - кровь отхлынула от него, но за маской скрывается человеческое существо, которое страдает и надеется. Эта уязвимость так велика, что ее нужно скрывать. Единственное, что выдает ее на этом лице - глаза. Здесь свое противоречие: такое бледное лицо и они, такие выразительные; застывшие черты - и глаза, полные жизни, любопытные, встревоженные, доброжелательные, умоляющие, изумленные.
Мы смеемся не потому, что нам жалко этого несчастного человека. Бастер Китон никогда не бывает просто трогательным. Вместо этого нас забавляет его сложность, способность Бастера быть холодным и теплым одновременно, спокойным и подавленным, печальным и напряженно занятым. Это благородное раздвоение личности, оно возникает и преодолевает себя в одно и то же мгновение, и это преодоление говорит о моральной силе.
То, что Бастер Китон не выражает глазами, он выражает своим телом, и нет ни одного комика, который действовал бы так же рьяно, как он. Кажется, что он определяет мир движением, так же, как другие пытаются определить его словами или мыслью. Он снова и снова выступает против реальности, как будто у него есть надежда ее изменить. Он — Сизиф (пусть в безупречном костюме и с уложенными волосами), который пытается совершить невозможное, зная, что оно невозможно - и в конце концов добивается большего успеха, чем Сизиф. Жизнестойкость Бастера чрезвычайно находчива. Он изобретает мир, взаимодействуя с ним, как это делают дети, из каждой известной нам ситуации на цыпочках переходя в неизвестную, и когда он делает этот шаг, мы испытываем радость и тревогу. Мы дарим ему нашу улыбку, а когда это повторяется — раздается громкий смех. Он не просто Сизиф, он еще и Робинзон — человек, который спокойно обосновывается в неведомом мире и каким-то образом заставляет его работать.
Он романтический герой — и в то же время ловкий Том Сойер или Гек Финн. Он хрупок, но в то же время несокрушим, он Бастер-Гамлет, который также и Бастер-Кихот, Бастер-Вертер, который одновременно и Бастер-Одиссей. Сравнения могут быть самыми разными, но на самом деле это ненужно и бесплодно, потому что Бастер Китон несравним".
Фольке Иссаксон, к ретроспективе фильмов Бастера в Швеции в 1965 году, сокращенный перевод со шведского
Половина того, что было написано о Китоне, рассказывает о "человеке, который никогда не улыбается", "великом каменном лице" и т.д. Но лицо Бастера Китона не массивное, не жесткое и не холодное. Оно бледно и неподвижно, но это не выбеленное лицо клоуна, застывшее в гримасе, а лицо, сделанное из тончайшей японской бумаги. Можно думать об этой белизне как о контролируемой панике - кровь отхлынула от него, но за маской скрывается человеческое существо, которое страдает и надеется. Эта уязвимость так велика, что ее нужно скрывать. Единственное, что выдает ее на этом лице - глаза. Здесь свое противоречие: такое бледное лицо и они, такие выразительные; застывшие черты - и глаза, полные жизни, любопытные, встревоженные, доброжелательные, умоляющие, изумленные.
Мы смеемся не потому, что нам жалко этого несчастного человека. Бастер Китон никогда не бывает просто трогательным. Вместо этого нас забавляет его сложность, способность Бастера быть холодным и теплым одновременно, спокойным и подавленным, печальным и напряженно занятым. Это благородное раздвоение личности, оно возникает и преодолевает себя в одно и то же мгновение, и это преодоление говорит о моральной силе.
То, что Бастер Китон не выражает глазами, он выражает своим телом, и нет ни одного комика, который действовал бы так же рьяно, как он. Кажется, что он определяет мир движением, так же, как другие пытаются определить его словами или мыслью. Он снова и снова выступает против реальности, как будто у него есть надежда ее изменить. Он — Сизиф (пусть в безупречном костюме и с уложенными волосами), который пытается совершить невозможное, зная, что оно невозможно - и в конце концов добивается большего успеха, чем Сизиф. Жизнестойкость Бастера чрезвычайно находчива. Он изобретает мир, взаимодействуя с ним, как это делают дети, из каждой известной нам ситуации на цыпочках переходя в неизвестную, и когда он делает этот шаг, мы испытываем радость и тревогу. Мы дарим ему нашу улыбку, а когда это повторяется — раздается громкий смех. Он не просто Сизиф, он еще и Робинзон — человек, который спокойно обосновывается в неведомом мире и каким-то образом заставляет его работать.
Он романтический герой — и в то же время ловкий Том Сойер или Гек Финн. Он хрупок, но в то же время несокрушим, он Бастер-Гамлет, который также и Бастер-Кихот, Бастер-Вертер, который одновременно и Бастер-Одиссей. Сравнения могут быть самыми разными, но на самом деле это ненужно и бесплодно, потому что Бастер Китон несравним".
Фольке Иссаксон, к ретроспективе фильмов Бастера в Швеции в 1965 году, сокращенный перевод со шведского