132-й день рождения Чарльза Спенсера Чаплина - “старого друга” и вечного конкурента Китона. О взаимоотношении этих двух удивительно похожих и одновременно непохожих авторов можно прочитать в нашей статье или посмотреть не совсем достоверный, но вполне достойный фильм Симона Баке.
“Вы можете бесконечно ломать голову над этими двумя насмешливыми старыми мастерами и их образами, которые так отличались от их реальных судеб. Они оба вышли из водевиля, однако их отражение сцены - почти противоположные крайности. Реальность ее досок ощущаешь только с Чаплином, особенно в “Огнях рампы”, когда автор-продюсер-режиссер- звезда-композитор томно смотрит на свое отражение в гримерном зеркале, вглядываясь в лицо под холодным гримом, и видит губительное падение в опилки. Бастер рассматривает сцену как чистый мираж, он создает лабиринт иллюзий, достойный Борхеса и подходящий для двойственности сцен внутри сцен. В “Театре” он множится, едва ли не тонет, теряется в сказочных коридорах, в "Шерлоке-младшем" попадает внутрь самого фильма, где становится пленником монтажной последовательности.
Чаплин всегда остается театральным в том, что касается размещения камер, и использует привычные ходы комедии дель арте даже в своих политических произведениях - страшный бригадир в “Новых временах” или тупой вождь в "Великом диктаторе" - это негодяи, которых положено бить сковородкой или разводным ключом. Сцена Китона пронизана ложными перспективами, маловероятными люками (даже через тела), желобами в никуда, туннелями в Китай. Ему не так нужны комические театральные типажи, он скорее покажет вам безликие толпы, рои полицейских, армии на марше, массы, запаниковавшие от бунта или катаклизма. Даже их представления о природе отличают их друг от друга. Пейзаж - редкость у Чаплина, если не считать буколической манерности “Солнечной стороны”, или дорог, уводящих вдаль в его счастливых концовках, или Эдема в финале “Новых времен” с молочными коровами на фантастических пастбищах. Китон же показывает величественные просторы Миссисипи, горные пейзажи старой Вирджинии и водопады, достойные Жюля Верна.
По существу, Китона и Чаплина разделяет отличие между абсолютным кинематографистом и блестящим сценическим постановщиком, между невозмутимым визионером и решительным комическим сатириком. Каждый из художников превратил простые развлечения водевиля в произведения чрезвычайной изощренности: Чаплин - в социальные памфлеты, Китон - в иррациональную поэзию. Чаплин вынужден атаковать несправедливость; Китон часто навещает царство абсурда. Даже когда Чарли объявляет войну вечной Судьбе, он агрессивно защищается, отвечая ударом на удар. Бастер же приспосабливается, он уговаривает мир действовать; его напряженная пассивность отводит препятствия и разрушает заговоры. Мы можем восхищаться обоими художниками за те качества, которые делают их разными.”
Робер Бенаюн, “Взгляд Бастера Китона”, 1987
“Вы можете бесконечно ломать голову над этими двумя насмешливыми старыми мастерами и их образами, которые так отличались от их реальных судеб. Они оба вышли из водевиля, однако их отражение сцены - почти противоположные крайности. Реальность ее досок ощущаешь только с Чаплином, особенно в “Огнях рампы”, когда автор-продюсер-режиссер- звезда-композитор томно смотрит на свое отражение в гримерном зеркале, вглядываясь в лицо под холодным гримом, и видит губительное падение в опилки. Бастер рассматривает сцену как чистый мираж, он создает лабиринт иллюзий, достойный Борхеса и подходящий для двойственности сцен внутри сцен. В “Театре” он множится, едва ли не тонет, теряется в сказочных коридорах, в "Шерлоке-младшем" попадает внутрь самого фильма, где становится пленником монтажной последовательности.
Чаплин всегда остается театральным в том, что касается размещения камер, и использует привычные ходы комедии дель арте даже в своих политических произведениях - страшный бригадир в “Новых временах” или тупой вождь в "Великом диктаторе" - это негодяи, которых положено бить сковородкой или разводным ключом. Сцена Китона пронизана ложными перспективами, маловероятными люками (даже через тела), желобами в никуда, туннелями в Китай. Ему не так нужны комические театральные типажи, он скорее покажет вам безликие толпы, рои полицейских, армии на марше, массы, запаниковавшие от бунта или катаклизма. Даже их представления о природе отличают их друг от друга. Пейзаж - редкость у Чаплина, если не считать буколической манерности “Солнечной стороны”, или дорог, уводящих вдаль в его счастливых концовках, или Эдема в финале “Новых времен” с молочными коровами на фантастических пастбищах. Китон же показывает величественные просторы Миссисипи, горные пейзажи старой Вирджинии и водопады, достойные Жюля Верна.
По существу, Китона и Чаплина разделяет отличие между абсолютным кинематографистом и блестящим сценическим постановщиком, между невозмутимым визионером и решительным комическим сатириком. Каждый из художников превратил простые развлечения водевиля в произведения чрезвычайной изощренности: Чаплин - в социальные памфлеты, Китон - в иррациональную поэзию. Чаплин вынужден атаковать несправедливость; Китон часто навещает царство абсурда. Даже когда Чарли объявляет войну вечной Судьбе, он агрессивно защищается, отвечая ударом на удар. Бастер же приспосабливается, он уговаривает мир действовать; его напряженная пассивность отводит препятствия и разрушает заговоры. Мы можем восхищаться обоими художниками за те качества, которые делают их разными.”
Робер Бенаюн, “Взгляд Бастера Китона”, 1987